ETHELDA DOLORES CRABBE (NEE FAWLEY), PB
ЭТИЛЬДА ДОЛОРЕС КРЭББавгуст 1960-ого, Хогвартс, Слизерин, владелица акций издательского дома "Обскурус", меценатка. Будущая писательница.
ЛОЯЛЬНОСТЬ
Официально поддерживает Министерство. На деле нейтралитет с высоким уровнем Трансреальности в крови.
ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ
ch. 1 crown and a sashe
Все девочки рождаются, чтобы стать кем-то. Политиком, домохозяйкой, художницей. Они ищут, они выбирают, их направляют. Жизнь крутит их в непрерывной череде событий, которые - свобода воли в той или иной мере всегда задействована - приводят к профессии. К браку. К истории. Других девочек рожают, чтобы они стали кем-то, и разница до дурного критична. Выбор - дешевая покерная фишка, разыгрывая которую, ты боишься остаться без кошелька и чулок. Поиск - бездарная трата времени, безвкусное развлечение, к которому все благосклонны только пока ты выводишь строчки в дневнике в своей просторной, отделанной дубом комнате. Этильда рождается у матери очень рано, в первый же год брака, и случайный знакомый семьи мог бы подумать, что такое дитя - неожиданность. Хороший знакомый знал: у Фоули, владельцев крупнейшего в Магической Британии издательского дома, вместо фамильного древа календарь, где каждая ячейка дробится до часа, минуты, крошечного момента. Этильда - желанный ребёнок, и ей не везёт оказаться девочкой.
Этильда будет единственной наследницей рода, а фертильность Мириам Фоули - вторым после этого факта разочарованием
Обычно чистокровных девочек растят как будущих жен на выданье. Этель - не исключение, но возведённое в абсолют правило с трёмя гувернантками и учителями в неприличном числе. Её учат манерам, истории, правилам обращения с мужчиной. Когда Этель исполняется четырнадцать, миссис Борес закрывает комнату на замок и объясняет: вот, малышка, ситуации, в которых тебе нужно стать перед мужем на колени и хорошенько поработать. Когда ей исполняется восемнадцать, это время наступает, и в первую брачную ночь девочка осознаёт: она не деликатный цветок, не великое мужское сокровище, но племенная кобыла, выдрессированная и отданная под разведение. Приз, подарок, залог хорошего потомства. Этель ненавидит секс до двадцати четырёх лет, и не менее сильно ненавидит мужа. Единственной отдушиной оказываются выписанные в стол короткие рассказы про Магическую Британию, до одури похожие на страницы старых книг её семейного издательства.
Винсент рождается, едва ей исполняется девятнадцать, и миссис Крэбб реизобретает постродовую депрессию как отдельный жанр драмы или - если вы молодая няня на службе именитой семьи, вычурной трагикомедии. Супружеский долг, родительский долг, долг светский - Этель вязнет в окружавшем её с рождения золоте, захлёбываясь и не забывая мило улыбаться сквозь гримасу отчаяния. Её растили для этого, её мозг должен быть дочиста вымыт, вылизан чистокровной пропагандой, но их первая ночь с Лютером заполняет голову сомнениями. Ненавистью, болью, невозможностью принять факт того, что всё, для чего она создана, до дури некрасиво, неприятно, через силу.
Этель двадцать четыре года, когда она впервые целует женщину. У жён соратников Тёмного Лорда свой маленький клуб, миниатюрное пристанище для бесконечного огромного ПТСР. Кто-то переживает за мужа, кто-то надеется на его скорую кончину, и каждая из них постоянно что-то пьёт. Миссис Крэбб ещё не знает, как касание губ может оказаться священным, вытирающим волнение и боль моментом, но целует одну из женщин назло. Назло мужу, родителям, назло миссис Борес, которая выдрессировала её по команде закатывать глаза в аллюзии на "дорогой, ты невероятен", и совершенно точно не искренне. Не искренне, не взаправду, только вопреки каждому из тех, кому она была что-то должна. Тем великолепнее открытие: быть с женщиной приятно. Так хорошо, как её не было с влюблённым в молодую жену уродливым кабаном Лютером, как не было с каким-то его дружком с меткой на предплечье, так, как оно должно было быть. Как Этильда представляла себе, когда ей было шестнадцать, как она чувствовала, когда впервые прикоснулась к себе сама.
Dom Pérignon, you brought it
No crowd of friends applauded
Этель совершенно бесповоротно оказывается влюблена в женщин как жанр
ch 2. champagne problems
Лютера Крэбба никогда нет рядом, пока растёт его сын. Он занят вопросом о терроре маглорожденного населения вместе со всей их роднёй до третьего колена, он занят попыткой - удачной, к сожалению жены - избежать Азкабана, он бесконечно встревожен собственным благополучием и попыткой добиться от возлюбленной второго сына. Именно тогда Этильде - через силу, через невозможное желание бросить руки вдоль плеч и никогда больше не поднимать младенца к собственной груди - приходится учиться любить. Любить Винсента таким, какой он есть - бесконечно беспомощным перед домашним учителем, неуверенным в себе, потерянным без отцовской направляющей руки. Этель - не идеальная мать. Она пьёт шампанское за завтраком, не следит за тем, как гувернантка с мистером Киллианом готовят сына к Хогвартсу, не всегда оказывается рядом, чтобы поддержать его. Она почти ничего не пишет, а если и пишет, то полупьяная, с ошибками и пропитывая строчки бесконечной тоской.
Your hometown skeptics called it
Champagne problems
Лютер Крэбб по-прежнему влюблён в жену и искренне, по-человечески разочарован каждый раз, когда её приходиться затаскивать в постель дьявольским силком. Жена по-прежнему влюблена в свои маленькие встречи в тёмных уголках Лютного и никогда не готова - кроме, конечно, личных и официальных разговоров - поддержать его лояльность Лорду. Обеденным бокалом Этильда отмечает страх за происходящее, вечерним - суд на мужем. Утренним оказывается оплакано выигранное Лютером дело.
Большую часть времени, пока муж занимается тем, чем обычно занимаются Пожиратели, Этель отчаянно страшно.
С годами брак тухнет как дешевый, подсунутый заместо дорогого фамильного сыр. Супружеское ложе покрывается плесенью, потерянный родителями и в родителях сын прибивается к Малфою-младшему, едва перебираясь с курса на курс, а второго ребёнка они так и не заводят - Этель исправно пьёт свои зелья каждый раз, когда унылый и хмурый долг призывает её к лютеровской постели. Эти года проходят спокойно - она не спивается, а муж привыкает видеть жену улыбающейся только на официальных мероприятиях. Беспокойство навещает фамильный особняк Крэббов только когда сын приканчивает четвёртый курс - и вернувшийся к власти Воландеморт спрашивает со сторонников, не искавших его все предыдущие годы. Этильде снова не по себе. Этильда наливает бокал и долго-долго валяется в постели с девушкой из Лютного, оттягивая момент, когда она вернётся с "благотворительного ужина" к потемневшим углам так и не ставшего родным особняка.
And soon they'll have the nerve to deck the halls
That we once walked through
Большую часть времени, пока муж занимается тем, чем обычно занимаются Пожиратели, Этель отчаянно страшно.
ch 3. long story short
Её мальчик умирает. Сгорает в огне, который сам же и устроил, и ей нечего похоронить. Нечего оплакать. Нечего обустроить на фамильном кладбище. Этель плачет, плачет так, что тушь затекает в уголки опустившихся губ, плачет на публике, как никогда себе не позволяла, и бесконечно сильно сожалеет, что её не было рядом. Не было рядом, когда Крэбб болванчиком ходил за Малфоем, когда истуканом застывал под взглядом рассказывающим ему о новых временах отцом, не было, не было...
Шампанского становится мало. Этель не позволяет себе - семья не позволяет Этель - подтереть собственную потёртую, подгнивающую под налётом вины память, и она тянется за зельем Трансреальности. Один, второй, третий раз. Под зельем из-под пера выходит зародыш первой в её жизни книги - память путается, стягивая воспоминания в единую кучу, и делает их менее болезненными, почти приятными. Уже в трезвом рассудке миссис Крэбб переписывает нежные строчки в историю о собственном браке - и о том, через что прошла каждая первая жена Пожирателя.
Она впервые в жизни свободна - и по-прежнему бесконечно несчастна.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Патронус: белая акула.
Боггарт: постель с мужем и его друзьями, с недавнего времени - полумёртвый сын, который обращается к ней.
Палочка: боярышник и волос единорога, 13 дюймов, гибкая.
ПЛАНЫ НА ИГРУ
Соблазнять красивую женщину, утащить в игру Малфоя-младшего, отбиваться от мужчин всеми возможными силами.
Реальность искажена и наполнена счастливыми событиями: вот они с Гарри с грехом пополам сдают ЖАБА (действительно Жутко Академическую), вот они расходятся по новым должностям, вот Рон в новеньком — новеньком! — чёрном костюме смотрит, как Гермиона идёт к алтарю. Эти воспоминания добрые, ласковые, светлые — и за ними скрывается уродливая правда, которая дышит на него из каждого угла скромного домишки на окраине Лондона. Смотрит любимыми глазами не менее любимой жены, волком кидается с заголовков "Придиры", стремительно превращая кажущуюся теперь иллюзорной радость в стыд, вину и горе по вещам, которых он даже не помнит. "И как, по твоей версии событий, мы в итоге сошлись?" — бросает Гермиона, и получается едко и горько, будто она хоронит его — того его, который всё ещё жив, до ушей наполнен любовью, готов предложить ей весь уют Волшебной Британии. В ответ Уизли мямлит. Получается скомкано до меры, когда он сам задаётся вопросом: и как лучшая студентка Гриффиндора решила выбрать его?
лучшая студентка Гриффиндора действительно выбирала другого человека, и это осознание убивает их обоих
honey, when I'm above the trees
I see this for what it isУизли приканчивает третье сливочное пиво к моменту, когда за два барных стула от него материализуется знакомое лицо. Взгляд сепарируется от хозяина, приковывая себя к чужой фигуре — Рону страшно нужно с кем-то поговорить, но рядом сидит Теодор Нотт, бляцкий Теодор Нотт, против которого он почти ничего не имеет, как и не имеет к нему ровно никакого отношения. — Ваш друг? — хрипит Аберфорт в неожиданном порыве искуственного любопытства — он, кажется, помнит всех мальчишек Хогвартса в лицо, и наливает обоим уже пятый раз за месяц. По крайней мере, пять из них он точно помнит.
— До первого "короля Уизли", — отвечает Рон достаточно громко, чтобы быть услышанным, и тут же жалеет о своих словах — в стройных рядах его "болельщиков" лицо Нотта никогда не мелькало. Оно, впрочем, не мелькало вообще нигде — последний будто старательно не отсвечивал, показываясь только в моменты, когда Слизерин с Гриффиндором в редком порыве сделать что-то вместе заходили в тупик в необходимости ответить на каверзный вопрос преподавателя на их совместных занятиях. Рон испытывает уже родную вину, и именно она дёргает его подсесть к Нотту ближе.
— Я зла не держу, если что. Да и не было там тебя... — выговаривает рыжий, наклоняясь к невольному собеседнику. Для него всё это: крики с трибун, сдача экзаменов, поднятые руки на занятиях — воспоминания превосходной свежести, не запачканной годом скитания по лесам и грубой действительностью.and in the disbelief, I can't face reinvention
I haven't met the new me yetРеальность такова: Уизли снова много пьёт.
***
Некоторые вещи не меняются — тогда он тоже сидит в "Кабаньей голове", тоже делит одну с Тео стойку, тоже пьян и придавлен тяжёлым грузом обстоятельств, о которых никогда не просил. Только в этот раз в стакан аллюром формата "галоп" бежит, едва успевая притормозить на поворотах, огневиски. В трактире много народу, и они оказываются практически прижаты друг к другу — в толпе то и дело мелькают знакомые лица, многие из которых успели застать Рона: а) в слезах; б) в неистовом желании поговорить в) в говнище пьяным.
Реальность такова: Уизли реально много пьёт.
События Войны звоном стоят в ушах. То, что казалось таким правильным и своевременным в Битве за Хогвартс, срывается в бесконечную череду смертей и пост-адреналиновой эмоциональной комы. Навязчивым сюжетом какой-то магловской глупой рекламы в голове прокручивается совсем не глупая картина лежащего на мраморных полах Колина Криви, а тело отказывается укладываться в теплую и мягкую кровать, совсем не похожую на привычный жесткий грунт, и его тянет, тянет и тянет в трактир...
-...ты-то где был всё это время? — окликивает кто-то Нотта и тут же оказывается унесён бурным потоком в другой разговор. Рон молчит ровно секунду — картинки бегут перед глазами, накладываясь одна на другую в аллюзии на зачем-то склеенную в единый уродливый кадр магловскую фотоплёнку, — и тут же отвечает, едва не сваливаясь с барного стула: — Тебя я на передовой тоже не видел, — Уизли никогда не позволил бы себе чего-то подобного трезвым, Уизли никогда не позволил бы себе такого пьяным, будь он на сколько-нибудь в себе. Закалённое войной сердце плещется в сочувствии как сам хозяин в среднего качестве алкоголя: он научился сопереживать почти каждому, и Теодор Нотт неожиданно не является каким-то там исключением.
— Я тогда...ну, тогда понял, что не все Слизеринцы — ну, Слизеринцы, — с истинно гриффиндорским акцентом времён курса пятого выговаривает последнее слово Рон, обращаясь уже к самому юноше. Его страшно — и совсем не первый раз за вечер — тянет выбрасывать изо рта слова, словно вместе с ними из головы выплеснутся воспоминания, больные, нездоровые воспоминания. Память штурму не поддаётся, и Уизли заказывает ещё стаканчик.
Отредактировано Ethelda Crabbe (2022-03-14 14:36:57)
